Думаю, что среди читателей найдутся те, кто и сегодня в силу разных причин ничего не слышал о насильственном переселении чурапчинцев, многие из которых погибли и навечно остались на берегах Лены – от Сангара до Тикси. Поэтому позволю себе очень кратко пересказать историю, о которой сам я достаточно подробно узнал только в 1987 году, находясь уже в должности одного из руководителей района.
Природа распорядилась так, что чурапчинцам выпало жить в крайне суровых климатических условиях. Конечно, кто-то возразит: Якутия вообще суровый край, кому здесь легко? И будет прав. Но, помимо лютых зимних морозов, характерных практически для всей нашей республики, жители Чурапинского улуса всегда страдали от недостатка влаги, так как его территория расположена в самой высокой точке водораздела Лены и Амги. Из-за этого проблема дефицита водных ресурсов там всегда стояла очень остро, а в засушливые годы, когда мелкие речушки и озера пересыхали, становилась настоящим бедствием. Вопрос обеспечения Чурапчинского района водой частично разрешился только в 2001 году, после завершения строительства водовода от реки Лена до озера Туора-Кюёль протяженностью более ста километров. Но раньше засухи регулярно терзали наш район, принося с собой неурожай и голод.
Из истории известно, что одной из самых долгих была засуха, случившаяся в Ботурусском улусе на стыке XVIII и XIX веков. Тогда она длилась двенадцать лет и унесла множество жизней, поэтому в народе её окрестили «кровавым мором». Другая смертоносная засуха, так называемый «кучу сут», согласно преданиям, продолжалась девять лет, с 1860 по 1869 год. По свидетельствам летописцев, из-за лесных пожаров, бушевавших летом, тогда вырастало много кучу (иван-чая), и только благодаря этой траве многие спасались от гибели, заготавливая её для скота.
Более кратковременные засухи происходили ещё чаще, при этом, как правило, случалось по четыре засушливые полосы за сто лет. Так было и в двадцатом веке. Первая засуха случилась в 1910–1912 годах. Третья – в 1962–1965 годах. Четвертая – в 1986–1992 годах (с коротким промежутком). Но самыми трагическими для чурапчинцев оказались последствия второй засухи – 1939–1942 годов.
Шла война. Время, понятно, и без того тяжёлое. Лозунг «Всё для фронта, всё для победы!» в тылу был определяющим, а тут ещё и засуха. Лето 1942-го года выдалось особенно жарким. Кормов не было. Стало очевидно, что зима предстоит голодная. Тогда и начались разговоры о переселении чурапчинцев в северные районы. Доводы властей в пользу переселения строились на том, что надо было спасать народ от смерти. В действительности же всё обстояло совсем не так.
Говорят, история не терпит сослагательного наклонения. Но как человек, имеющий опыт работы в правительстве, я часто спрашивал себя о том, что можно было сделать, пусть даже в условиях военного времени, чтобы помочь жителям района без радикальных мер. И всякий раз приходил к одному и тому же выводу – такое варварское переселение, ни при каких обстоятельствах, не могло стать для них спасительным. Если уж на то пошло, им вообще не надо было помогать. Надо было просто оставить людей в покое, всего лишь на один год, освободив их от выполнения заданий фронта. Тем более что уже в следующем, 1943 году, засуха прекратилась.
Конечно, власти об этом знать не могли. Но то, что они сотворили, погубив и искалечив тысячи жизней, всё равно не поддается здравому смыслу. Потому что такими методами не спасают, а уничтожают. Все факты объективно доказывают, что, инициируя переселение, Якутский обком партии действовал не в интересах людей, а исключительно для решения поставленных перед ним политических и экономических задач.
Дело в том, что в январе того же 1942 года в свет вышло постановление ЦК ВКП(б) и Совета народных комиссаров СССР «О развитии рыбного промысла в реках Сибири и Дальнего Востока». Согласно этому постановлению, НКВД СССР под руководством небезызвестного Лаврентия Павловича Берии должен был до 1 июля 1942 года депортировать в Якутию для добычи рыбы 6 тысяч так называемых спецпереселенцев, а проще говоря, репрессированных. За счет такого десанта власти рассчитывали увеличить объем рыбодобычи на реках Якутии в 3,5 раза. Но в указанный срок в районы Ленского бассейна по каким-то причинам прибыло всего 4 150 человек, в основном финнов-ингерманландцев, выселенных из Ленинградской области.
Видимо, тогда в чью-то голову и пришла мысль: недобор плана принудительного привлечения рабочей силы устранить за счет чурапчинских колхозников. Предлогов для этого было достаточно – засуха, хронические неурожаи, потери скота, невыполнение расчётов с государством. Твердолобые чиновники, озабоченные лишь тем, как бы выслужиться перед вышестоящим начальством, хладнокровно реализовали эту, по сути своей, преступную идею. Реализовали с бездумной оперативностью.
11 августа 1942 года, под осень, бюро Якутского обкома ВКП(б) вынесло соответствующее постановление «О мероприятиях по колхозам Чурапчинского района». Согласно этому документу, более сорока чурапчинских колхозов, как временно бесполезные для нужд страны, переводились на устав рыболовецких и переселялись в северные районы – Кобяйский, Жиганский, Булунский. Через полтора месяца после этого вышло ещё одно постановление обкома, ликвидировавшее сразу семь наслежных советов – Танда-Бахсытский, Бахсытский, Белолюбский, Альчагарский, Мугудайский, Мельжехсинский и мой родной Тёлёйский. Некоторые из этих наслегов потом так и не были восстановлены.
Из Протокола №213 заседания бюро Якутского Обкома ВКП(б):
«Присутствовали: члены бюро тт. Степаненко, Морозов, Аммосов, Смолянинов, Муратов, Родохлеб, Имуллин, Матвеев, Сидорова. Тт.Крылов, Николаев, Рудых (с/х отдел обкома), т.Потакуев (зав.отдела рыбн.промыш.обкома), тт. Саввинов (НКВД), Анашин (Наркомзем ЯАССР), Нестеров (Уполнаркомзаг), Кутырев (Госрыбтрест), Хомяков (Госплан), Кузнецов (Моб.отд. Совета народных комиссаров).
СЛУШАЛИ: О мероприятиях по колхозам Чурапчинского района.
На протяжении многих лет большинство колхозов Чурапчинского района в силу климатических и почвенных условий этого района не получают урожая зерновых, для скота колхозов также не имеется достаточного количества кормов. Как правило, с государством по зернопоставкам рассчитаться не могут. Систематически, из года в год, приходится заменять зернопоставки, натуроплату другими видами продуктов (мясо, масло и др.). Из года в год колхозы вынуждены посылать огромное количество рабочей силы в другие районы для заготовки кормов скоту, на большие расстояния туда же перегонять на зимовку свой скот, в силу этого терять большое количество скота при перегоне.
Для большинства колхозов Чурапчинского района создалась крайняя бесперспективность в ведении их полеводческого и животноводческого хозяйства. Создалась угроза дальнейшему содержанию и сохранению общественного колхозного скота.
Вместе с тем имеется полная возможность использования трудовых ресурсов этих колхозов в рыбной промышленности республики, в связи с решением ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 6/I.1942 года…».
По воспоминаниям участников тех событий, в первых числах сентября более 5 тысяч жителей выдворенных колхозов добрались на подводах до Нижнего Бестяха. Обещанных пароходов, которые должны были перевезти их на север, на берегу они не увидели. Пароходы не появились и на следующий день, и через три дня, и через неделю. Это сегодня от Нижнего Бестяха до Чурапчи можно доехать на автомобиле за два-три часа. Тогда дороги не было, да и автомобилей тоже. Путь длиной в 160 километров занимал несколько дней, возвращаться назад не представлялось возможным. Пароходы так и не пришли. Чурапчинцев отправляли вниз по течению на грузовых баржах. Тем, кто попал на баржи в последнюю очередь, пришлось прожить под открытым небом почти месяц. Несколько человек умерли ещё до отъезда.
Старые баржи не были приспособлены для перевозки людей. Укрыться от ледяных осенних дождей и ветров, которые к концу сентября – началу октября на реке пробирают до костей, бедным изгнанникам было негде, всю дорогу они находились на палубах. Не могли приготовить горячую пищу, вскипятить чай, поэтому пили только сырую речную воду. Не было возможности даже по-человечески справить нужду. Где-то по рассказам я слышал, что одна несчастная мать, держа своего ребенка над водой, уронила его в реку. Спасти младенца даже не пытались, едва обуздав обезумевшую женщину, которая рвалась броситься в пучину за своим чадом. То, что пережили чурапчинцы за эти дни, было ужасно. Но и добравшись до мест депортации, они не получили долгожданное избавление от страданий.
Там, куда их выслали, о постановлении властей стало известно с большим опозданием. Тогда как переселение наоборот организовали авралом. Северные районы оказались не готовы к приёму чурапчинцев. Например, в Кобяйском улусе, где высадилась почти половина переселенцев, к их приезду не было подготовлено не то, что домов, а даже каких-нибудь времянок. Моим землякам пришлось и дальше жить под открытым небом, жечь костры, хотя стоял уже октябрь и выпал первый снег. Переселенцам разрешалось взять с собой не больше 16 килограммов груза на человека, поэтому теплой одежды они не имели. Продуктов катастрофически не хватало. Многие умирали от голода и холода. Тем не менее, едва обустроившись, чурапчинцы приступили к работе.
Вообще члены комиссии по переселению и вышестоящие органы обманули людей не единожды.
Во-первых, они не предоставили оказавшимся на чужбине чурапчинцам нормального жилья, еды и одежды. Конечно, в разных районах и сёлах ситуация отличалась. Но в Кобяе переселенцы были натурально брошены на произвол судьбы. Как могли, они сами искали себе крышу над головой и пропитание. Заселялись в заброшенные избы, юрты и хотоны, обменивали на провиант любые оставшиеся ценности, золотые украшения, предметы быта.
Во-вторых, если в Булунском и Жиганском районах переселенцев обеспечили рыболовными снастями, то в Кобяйском им не дали и этого, хотя выполнения плана по сдаче рыбы для них никто не отменял. В отсутствие нормальных снастей, а главное профессионального опыта заготовки рыбы на более глубоких и широких реках и озёрах, чем в родном улусе, чурапчинцы не могли выполнить явно завышенные задания. В результате вчерашние скотоводы, которых решили сделать рыбаками, вынуждены были сдавать государству даже ту рыбу, которую рассчитывали оставить для себя. Это стало одной из главных причин массовой гибели людей от голода.
В-третьих, затевая переселение, власти давали гарантию не брать мужчин-переселенцев в армию, но в 1943 году, несмотря на свои обещания, призвали на фронт молодых, самых трудоспособных мужчин, кормильцев своих семей. Этот фактор тоже сказался, повлиял на спад производства, усугубил ситуацию.
В первую же зиму в селе Аппаайы у истока речки Лунха Кобяйского улуса умерли десятки людей, в том числе переселенных из колхоза «Олоххо киирии» Тёлёйского наслега. Из-за того, что хоронить их было некому, трупы штабелями лежали прямо на улице вплоть до весны.
Из дневника десятилетней девочки Майи Аргуновой из колхоза «Коммунизм» Чурапчинского улуса, переселённого в Кобяйский улус:
«Выехали из Чурапчи 1 сентября 1942 года и через 5 дней добрались до Нижнего Бестяха. С собой гнали скот, разрешали с собой взять вещей только 16 кг., включая съестные припасы…»
«На Нижнем Бестяхе в ожидании парохода находились до 13 сентября. 12 сентября умер брат Нюргун, заболел брат Егор. Получили «похоронку» на отца. 16 сентября прибыли в местность Сулар».
«Первым делом похоронили умерших…»
«… З января 1943 года. У нас совсем кончились продукты, нет ни грамма муки и рыбы. Деду совсем плохо, скончался ночью. Перед смертью сказал: «Хотя мы все смертны и когда-нибудь все умрём, но так обидно, когда умираем преждевременно, в самом расцвете сил из-за разгильдяйства, плохой организации где-то в глуши… расставшись с любимой Чурапчой».
«…20 февраля 1943 года. Сегодня приехал бригадир Николай, привёз немного муки и рыбы, которых отправили братья, сэкономив из своих скудных пайков…».
«…25 февраля 1943 года. Сегодня в гашу юрту пришёл Дима с сестрой и братом. У них все умерли…».
«…10 марта 1943 года. Недавно умерла наша ангел-хранительница бабушка. Братья Алексей и Михаил умерли сразу за бабушкой. Нас теперь в семье осталось только трое: я, старший брат Николай и мама…».
«…20 марта 1943 года. Брат Николай уехал на войну».
«…8 апреля 1943 года. Сегодня умерли двое маленьких сирот. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, их не могли разъединить, так и закопали».
«…3 мая 1943 года. Умерла мама. Бросив семьи, убежали в Чурапчу председатель и бригадир…»
«…18 мая 1943 года. Умерли все. Осталась я одна, писать уже нет сил…».
Некоторые чурапчинцы от отчаяния и горя бежали в родной улус, но их возвращали обратно и снова заставляли работать. На самом деле это была не работа, а каторга, ведь за свой труд они принимали не вознаграждение, а муки и смерть. Мы часто вспоминаем мучеников блокадного Ленинграда, дневник девочки Тани Савичевой, которая потеряла всех своих близких, а потом погибла и сама. Но чурапчинские переселенцы пострадали не меньше, о чём свидетельствует дневник Майи Аргуновой из колхоза «Коммунизм». Этот дневник невозможно читать без содрогания, слёзы наворачиваются. И только задумайтесь: во всех этих событиях, ничуть не менее страшных, чем блокада Ленинграда, происходившая в тот же период, были виновны не фашистские интервенты, а родная советская власть.
Только в конце лета 1943 года, после того как места дислокации переселенцев дважды посещали правительственные комиссии, руководители республики издали постановление о необходимости возврата чурапчинцев в места исконного проживания. Им стало очевидно, что экономическая выгода, которую они ожидали получить после переселения чурапчинских колхозов на север, оказалась ничтожной и никак не стоила сотен человеческих жизней.
В период с 1944 по 1947 годы все изгнанники вернулись в родные места. Но погибших уже невозможно было вернуть. В общей сложности во время переселения умерло более 2 тысяч человек. Для сравнения, даже в боевых сражениях на фронтах Великой Отечественной чурапчинцев погибло меньше – из 2072 призванных с войны не вернулось 1032 человека.
В 1939 году численность жителей Чурапчинского улуса составляла около 17 тысяч человек, в колхозах насчитывалось более 50 тысяч голов крупного рогатого скота и лошадей. К 1944 году в районе осталось всего около 8 тысяч жителей и примерно 13 тысяч голов скота.
Достичь демографических показателей довоенного уровня Чурапчинский район смог лишь в 1985 году, спустя четыре с лишним десятилетия после трагедии. Это значит, что всё случившееся отбросило развитие района почти на полвека назад. По масштабам материальных и людских потерь преступная переселенческая акция сравнима со сталинскими репрессиями против чеченцев, ингушей, балкар, карачаевцев, волжских немцев, крымских татар.
Будучи руководителем Чурапчинского района, я лично занимался социальной реабилитацией переселенцев. Тогда мы вместе с моими земляками – общественностью, ветеранами, детьми войны – приложили много сил, чтобы историческая справедливость восторжествовала. Сделать это было непросто, потому что речь шла о репутации партии, а мы ещё жили в Советском Союзе. Но факты невозможно было скрыть, несмотря на разного рода препоны и даже угрозы, мы знали: правда на нашей стороне. И в январе 1991 года нам всё-таки удалось добиться официальной отмены постановления бюро Якутского обкома ВКП (б) от 11 августа 1942 года. Подробнее об этой эпопее я расскажу в одной из следующих глав.
Благодаря стараниям многих людей, местных жителей, ветеранов и молодежи, в 1992 году, через полвека после трагедии, был юридически восстановлен и Тёлёйский наслег. Сегодня он является одним из передовых в Чурапчинском районе. Сам я, как могу, всегда стараюсь поддерживать родной наслег.
Использованная литература:
Е.Ф.Молотков. Н.Д.Пономарева. Научно-популярное издание «Чурапчинский улус: история, культура, фольклор», - Якутск, Национальное книжное издательство «Бичик», 2005 г., с.418-419
